Он появился около двух ночи, дыша самогоном и чесноком. На нем была чужая рубаха — байковая, линялая, на синем фоне топырились огромные белые звезды. Не мужчина, а прям Маленький принц какой-то. Он появился около двух ночи, дыша самогоном и чесноком. На нем была чужая рубаха — байковая, линялая, на синем фоне топырились огромные белые звезды. Не мужчина, а прям Маленький принц какой-то. – Скотина, — выдохнула я с облегчением. — Я две ночи не спала. Боялась. Он швырнул в угол мокрый брезентовый рюкзак и надменно бросил: – Благодари бога, что вообще вернулся. А мог бы... И с порога — куча отвратительных подробностей: как они там, в деревне, крестили его крестника Славика, как потом выпили с мужиками и батюшкой, поехали на машине и не справились с управлением. Машина рухнула с моста в реку. Но все остались живы. И себя удалось спасти, и рюкзак. Паспорт, правда, менять придется. Размок в кашу. А за машиной потом обещали трактор прислать. И водолаза. Жалко тачку — старый надежный ГАЗ... Тачку-то жалко, а меня — как всегда. В смысле, не очень. Криком его не возьмешь, так что мой удел — каменное лицо и ледяной тон. Продолжаем светский разговор: — А зачем было пьяными на машине ехать? — К Володьке. Можно подумать, это хоть что-то объясняет! Четыре дня назад он отправился в деревню на крестины, обещал обернуться за сутки, а теперь хочет, чтобы я благодарила бога. — Ты почему не позвонил, не предупредил? На этот вопрос у него никогда нет ответа. Он хронически не умеет звонить и предупреждать, а если иной раз умеет, то мне же хуже: наплетет по телефону галиматью, потом внезапно оборвется связь — и сиди себе, ломай голову, чем же там все кончилось. Мой муж — Водолей. Существо непредсказуемое, загадочное и подвижное, как ртуть. Жидкий металл и отрава. Иногда мне кажется, что он сумасшедший, — в такие моменты остается надеяться, что не буйный... Зиму напролет он ходит в тонкой флисовой размахайке и летних туфлях — уверяет, что не холодно. Летом влезает в железные протекторные башмаки — клянется, что не жарко. — Какой классный запах! Это у тебя что, "Шанель"? — говорит он про ползущий из туалета удушливый шлейф освежителя. — А что это у нас за вонь, как будто тараканов морили? — это уже про мои любимые духи от Тьерри Муглера. Он ест сало с вареньем, запивая молоком, а коньяк закусывает селедкой. Ему так нравится. В четыре утра его можно застать на кухне с истрепанными мемуарами маршала Жукова и стремительно тающей половиной торта: — Я тут, Ир, что-то проснулся и так жрать захотел... Метет ложкой прямо из коробки, и ведь хоть бы что — тощий, как щепка. А если бы растолстел, уверена, ему на это наплевать. Ругая его за обжорство, в глубине души я понимаю, что мною движет обычная зависть... Он где-то вычитал, будто Водолеи — носители самых прогрессивных идей. Высшие существа. И интуиция у них такая-сякая, и юмор особенный, и обаяния пруд пруди... Он сразу во все это поверил и своей водолейскостью страшно гордится. Моя больная мозоль — невероятная любовь, которую мой Водолей питает к людям. Он млеет от теле- и радиоведущих, боксера Кости Цзю и журналистки Юлии Латыниной, он обожает наших дворников, опальных олигархов и умных, но не сильно толстых женщин. Он гордится их достоинствами, как будто все эти люди — его родные дети, которые учатся сплошь на пятерки. Мой муж любит человечество, и человечество ему платит тем же. По вечерам очарованные души обоих полов приходят к нам в гости то по одному, то целыми семьями. Они съедают все наше время и еду, но с моей стороны проявлять скаредность — дурной тон. Ради гостей он достает с антресолей гитару, зажигает свечки и поет, и шутит, и корчит рожи, и вообще прелесть что такое. Он счастлив, а я не смею мешать: что подумают гости! Я обижаюсь, что он раздает нежность и тепло кому попало. А он на это говорит: — Ты еще запрети мне на Луну смотреть! Получается, я — ревнивый самодур. То есть ревнивая. Дура. Сама. Так. Что еще? А, вот: ни разу он не вспомнил о юбилее свадьбы — ни в год, ни в три, ни в пять наших с ним совместных лет. Я привыкла и почти не обижаюсь. Мне не до этой чепухи, ведь есть и кое-что посерьезнее: дело в том, что он верит в инопланетян. Будто однажды они прилетят, заберут его с собой и научат массе полезных хитростей — лечить руками, читать мысли и все такое. А потом с какой-то стати они привезут его обратно. И тогда он, вооруженный всей этой космической фигней, спасет свое любимое человечество от болезней, войн и бедности. А пока они там где-то за ним собираются, мой муж — он уверен! — успеет купить остров у побережья Испании. На нем он построит огромный дом, куда поместятся ВСЕ... кто ему нужен. И таким образом я в вечной засаде: с одной стороны, я знаю, что дома — как в Испании, так и за ее пределами — у нас никогда не будет. С другой стороны, если он даже и будет, то не дай бог. Не хочу я такой дом, чтобы поместились ВСЕ и я в этой страшной толпе, затертая где-то между Костей Цзю и Юлией Латыниной... Такой дом мне и даром не нужен. Получается, у меня нет светлых перспектив. Только черная работа. Вот и сейчас, вернувшись с этих экстремальных крестин, он дрыхнет. А я разбираю мокрые тряпки из его рюкзака, развешиваю на прищепках деньги и документы. – Брошу, — сказала я себе, замачивая в тазике чужую синюю рубаху со звездами. — Найду другого — например, Козерога. Или Рака. Он будет вовремя приходить и звонить, если задерживается, одеваться по сезону, всегда подавать руку в троллейбусе и пальто в гостях. Будни, наполненные нормальными домашними делами, и выходные на даче под шашлычок — какое счастье! А человечество как-нибудь перебьется. Вот только сейчас-то что делать? Продолжать кипеть от бешенства? Звонить и жаловаться подругам? Они выслушают и скажут: "Тебе надо отвлечься. Заведи любовника". Как будто это кактус или попугай... Я пошла другим путем — плеснула в стакан привезенной им самогонки, взяла сигарету и отправилась на лестницу: в исключительных случаях помогает. На ступеньке сидела соседка — тоже со стаканом и сигаретой. Тапки стоптанные, глаза розовые и пухленькие, как кулачки у грудного ребенка. Моя соседка — пьяница и астролог-любитель, у нее даже есть специальная толстая книга, где ни слова — сплошные циферки и закорючки. Вот и сейчас стоило лишь спросить, какое будущее у нашего брака, так она первым делом пошла за книгой. Вернулась, уселась обратно на ступеньку, книгу открыла и говорит: — Давай точную дату и время его рождения. Я все это продиктовала, а она чуть поковырялась в циферках и вдруг возмутилась: — И с чего ты плела, что он Водолей? Козерог! Типичнейший. Вот если бы родился хотя бы на полчаса позднее, тогда был бы уже Водолей. И тычет пальцем в свои закорючки, как будто я ей без них не поверю. — Ну, посуди сама. Он же у тебя пропадает на работе? — Пропадает. — До начальника отдела дорос? — Дорос. — Правильно. Козероги — очень честолюбивые. Дорастет и до директора. Дальше. Он у тебя отличный семьянин, так? Соседка-пьяница-астролог от каждого нового глотка буквально наливается жизнью. У нее алеют щеки, она говорит все громче — эхо ее слов разносится по подъезду, и теперь все пять этажей узнают мою подноготную. — Он же тебе не изменяет, ведь так? — орет соседка. — Не знаю... Вроде нет. — А с чувством юмора как? — Избыточно. — Вот-вот, Козероги очень верные мужья и самые остроумные люди. К тому же у него типичная Козерожья худоба. В еде капризен? — Не замечала... Дальше выясняется правда, только правда и ничего кроме: и деньги-то он в дом несет, и по хозяйству помогает, и о детишках заботится, и спокойный нрав такой... Она спрашивает — я отвечаю. И все подтверждается: сокровище, а не муж! Похоже, развода не будет. А всего-то по сто пятьдесят выпили, не больше. — Ты это, — говорит соседка, которой, похоже, неохота идти домой к своему бешеному Стрельцу. — Заходи, если что. Могу прогноз на деньги составить. Или на предмет поездки — когда лучше в отпуск. Я киваю. И напоследок спрашиваю: — А разве Козерог может в инопланетян верить? — Да какой же мужик в них не верит! — тут она уже не как астролог, а горько, по-обыкновенному, по-бабьи, вздохнула. — Хоть Козерог, хоть кто — все они что дети малые. Я опять киваю. В конце концов, такому сокровищу, как мой Козерог, одну маленькую слабость вполне можно простить...
